«– Я вам, господа, скажу факт, – продолжал он прежним тоном, то есть как будто с необыкновенным увлечением и жаром и в то же время чуть не смеясь, может быть, над своими же собственными словами, – факт, наблюдение и даже открытие которого я имею честь приписывать себе и даже одному себе; по крайней мере, об этом не было еще нигде сказано или написано. В факте этом выражается вся сущность русского либерализма того рода, о котором я говорю.

Во первых, что же, и есть либерализм, если говорить вообще, как не нападение (разумное или ошибочное, это другой вопрос) на существующие порядки вещей? Ведь так? Ну, так факт мой состоит в том, что русский либерализм не есть нападение на существующие порядки вещей, а есть нападение на самую сущность наших вещей, на самые вещи, а не на один только порядок, не на русские порядки, а на самую Россию. Мой либерал дошел до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьет свою мать. Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нем смех и чуть не восторг. Он ненавидит народные обычаи, русскую историю, всё. Если есть для него оправдание, так разве в том, что он не понимает, что делает, и свою ненависть к России принимает за самый плодотворный либерализм (о, вы часто встретите у нас либерала, которому аплодируют остальные, и который, может быть, в сущности самый нелепый, самый тупой и опасный консерватор, и сам не знает того!). Эту ненависть к России, еще не так давно, иные либералы наши принимали чуть не за истинную любовь к отечеству и хвалились тем, что видят лучше других, в чем она должна состоять; но теперь уже стали откровеннее и даже слова “любовь к отечеству” стали стыдиться, даже понятие изгнали и устранили как вредное и ничтожное. Факт этот верный, я стою за это и… надобно же было высказать когда нибудь правду вполне, просто и откровенно; но факт этот в то же время и такой, которого нигде и никогда, спокон веку и ни в одном народе, не бывало и не случалось, а, стало быть, факт этот случайный и может пройти, я согласен. Такого не может быть либерала нигде, который бы самое отечество свое ненавидел. Чем же это всё объяснить у нас? Тем самым, что и прежде, – тем, что русский либерал есть покамест еще нерусский либерал; больше ничем, по моему.»

Меня всегда смешили те, кто корит Путина, Рогозина, Глазьева и многих других за то, что они, очертя голову, не бросились в бой, типа, году в 2001-м.
Еще больше смешны те, кто считает, что все несчастья нашей страны начались в 1991-м или на худой конец – в 1995-м.
Но, собственно говоря, тогда возникает вопрос – а с какого момента начался «разворот позитивного вектора», с какого момента в «щелях» советской системы начала расти плесень? Причем я не имею в виду каких-то там мифических «подкулачников» и «троцкистов», борьбой с которыми изрядно подзабодала всех и нынешняя КПРФ. Я имею в виду плесень лжи самим себе. Сусловскую плесень и начетничество. Для исцеления послесталинского СССР достаточно было сказать самим себе правду – и про империю, и про космический рывок, и про многое другое. Собственно. Сегодня китайские друзья внутри страны особо не стесняются. Выучились.

На мой взгляд, поворот на обмазывание собственной страны толстым слоем дерьма в среде нашей интеллигенции начался ориентировочно в 1880-1882 годах. И сегодня, разворачивая Россию в нормальное русло, охранителям приходится иметь дело с пятью поколениями латентных русофобов, пятью слоями тотального бреда. Всякие там педофилы-Агадамовы, женоубийцы-Кабановы, наркоманы-Носики и гомосеки-Мальгины – это лишь «вишенки» на торте нашей люмпен-интеллигенции, общественной прослойки, вообще лишенной какой-либо социальной задачи, кроме самоназначенного дежурства рядом с «совестью нации». Именно то, что эта деклассированная плесень попала до революции в среду русского офицерства (вольнонаемные), после революции – в партию (и для ее устранения потребовались и сталинские репрессии), в технократические круги (в любой передовой лаборатории был «авторитетный бездельник», игравший вместо исследований на гитаре про «солнышко мое») – и разлагало эти весьма полезные для страны классы до основания.
Собственно, здорово, что появился Интернет. Не думаю, что рабочих Петрограда на что-либо подвиг бы некий картавый коротышка, направо и налево изменявший своей жене, и в октябре 16-го (по свидетельству М. Шагинян) певший куплеты и игравший на деньги в шахматы в пивных швейцарского кантона Цуг.
Но всякое общественное мнение, даже при наличии ТВ и Интернета в 150-миллионной стране должно вызреть и укрепиться. Увы, но ни у Путина, ни у Рогозина исторически больше нет шанса ломать страну через колено, нас слишком мало для революций. Поэтому приходится действовать медленно. Но не всегда. В ближайшие 2-3 месяца все очень ускорится.