ГЕОРГИЙ МИРСКИЙ
АРАБСКИЙ МИР: НАДОЕЛО, НЕ ВЕРИМ, НЕ БОИМСЯ
Один из важнейших выводов, которые можно сделать при анализе арабской революции, таков: показала свою несостоятельность концепция «авторитарной стабильности», получившая распространение среди западных (и части российских) политиков. Ее суть в том, что следует поддерживать авторитарные, не подконтрольные общественности и презирающие права человека режимы, поскольку они, во-первых, лояльны по отношению к союзной с ними великой державе и, во-вторых, пресекают экстремизм. В США эта концепция фактически уже при Дж. Буше-мл. заменила идею внедрения демократии в странах Востока. Ход нынешних событий показал, что такого рода авторитарно-полицейские режимы, истребляющие с корнем всякую возможность существования реальной оппозиции, не только оказываются значительно более хрупкими, чем принято было считать, но и вслед за крушением оставляют после себя «политически выжженную землю», вакуум, куда могут войти экстремисты, заслоном на пути которых выглядела диктатура.
При том что все выступления против внешне стабильных арабских режимов имеют одинаковую социально-политическую и психологическую основу, в каждой стране имеются свои специфические факторы, усиливающие недовольство населения. Так, в Бахрейне это давний протест шиитского большинства против монополизации власти суннитским меньшинством. В Сирии это глухое брожение суннитского большинства, недовольного полувековым господством шиитской секты алавитов, ранее всегда стоявшей на низшей ступени социальной иерархии (из алавитов рекрутировалась домашняя прислуга, дворники, сторожа и т.д.). В Йемене это причудливая смесь нескольких конфликтов: на юге сильны сепаратисты, сторонники восстановления независимого государства, в горах действуют боевики секты хуситов. Все громче заявляет о себе «Аль-Каида на Аравийском полуострове», для которой Йемен – трамплин для борьбы за свержение «нечестивой» монархии в Саудовской Аравии.
Особый случай в этом калейдоскопе революционных выступлений – Ливия. Полковник Каддафи – не чета Мубараку и Бен Али: те в общем случайные люди, просто их предшественников сокрушила злая судьба, и они оказались ближе других к президентскому креслу. Каддафи же, будучи молодым капитаном, организовал революцию, сверг монархию. Тип государства, который он создал, не имеет аналогов в мире. Каддафи сам придумал слово «Джамахирия», которого не было в арабском языке. Взяв за основу слово «джумхурия» (республика), которое знает каждый иранец, турок, узбек или таджик, Каддафи трансформировал его таким образом, что получилось «государство масс». Исходя из того, что ливийское общество – бедуинское, патриархальное, Каддафи ориентировался на древние традиции: все решает само племя, слушая рекомендации шейхов, старейшин. Прямая демократия, страной управляет народ. В своей «Зеленой книге» Каддафи писал: «Парламент – это надувательство, партии и представительная система – это липа». Ливийский народ – большая семья, он ее отец. Никаких чуждых влияний. «Капитализм – это отрицание человека, коммунизм – это отрицание Бога. Мы отвергаем и то и другое». В действительности все это был фасад, прикрывавший авторитарно-полицейский режим.
Каддафи занимался работой по созданию оружия массового уничтожения, но когда в 2003 г. американцы вторглись в Ирак, благоразумно отказался от идеи производства атомной бомбы. Сразу же Берлускони, Саркози и другие европейские лидеры смягчились к ливийскому режиму. Казалось бы, все в порядке, и вдруг – такой конфуз. Вот что получается, когда власть настолько изолировала сама себя, настолько оторвалась от общества, что даже не подозревает о его подлинных настроениях. Ведь, наверное, спецслужбы каждое утро клали на стол Каддафи сводку, в которой подтверждалось, что народ его обожает. Можно представить себе, как взбешен сейчас этот человек, считающий себя государственным деятелем мирового масштаба, которому народ отплатил за все черной неблагодарностью.
Может быть, по прошествии времени западных лидеров будут упрекать в том, что они поспешили сказать «а», порвав с Каддафи и введя санкции против его режима. Но ведь они думали, что в Ливии происходит то же, что было в Тунисе и Египте, что дни диктатора сочтены. Но Каддафи ввел в действие свои резервы, и стало ясно, что падение Бенгази – вопрос нескольких дней. Западу надо было либо признать опрометчивость и непродуманность своих действий, либо сказать «б», попытавшись спасти ливийских оппозиционеров и собственную репутацию. Но США после Ирака уже не рискуют действовать в одностороннем порядке, без поддержки союзников и без санкции ООН. Барак Обама тянул время, пока положение повстанцев в Бенгази уже не стало отчаянным. Но он дождался своего: Лига арабских государств единодушно одобрила предложение о вмешательстве в войну, разрешив Совету Безопасности ООН установить в Ливии «зону, запретную для полетов», поскольку считалось, что главное – не дать Каддафи уничтожать население ударами авиации. Резолюция Лиги стала ключевым моментом в ходе событий: раз уж сами арабы требуют силовой акции...
Строго говоря, введение режима запрета на полеты на территории какого-либо государства основывается на презумпции опасности, которую представляет это государство для своего народа. Эта презумпция не может относиться только к авиации, являющейся лишь частью военной машины той власти, от которой данная опасность исходит, но по логике вещей распространяется и на всю военную машину: ведь человеку, в которого летит снаряд из танка, не легче, чем тому, на кого с неба падает бомба. Если Каддафи использовал свою превосходящую военную мощь для истребления не только повстанцев, но и гражданского населения (а именно из этого предположения исходили авторы резолюции № 1973), то одно лишь очищение ливийского неба от его самолетов не решало проблемы. Требовалось бить с воздуха и по его наземным войскам, двигавшимся к Бенгази. Все это легко можно было просчитать заранее, и лукавством, если не лицемерием, выглядели последующие разговоры о том, что мы, мол, намеревались лишь изгнать с неба авиацию диктатора.
Гражданская война свелась к боям за несколько прибрежных городов, переходивших из рук в руки, а в условиях уличного боя авиации коалиционных сил было крайне трудно различить, где свои, а где чужие. Неизбежны были жертвы среди гражданского населения, что помогало пропаганде Каддафи, создавая ему имидж борца с возвращающимся безжалостным западным колониализмом. Возник тупик: армии Каддафи не давали овладеть Бенгази, а повстанцы могли лишь мечтать о взятии Триполи. Союзники же, не имея права высаживать в Ливии войска, попали в ловушку, и общественность западных стран стала все громче задавать вопрос о целях войны.
Целей по существу не было, если не считать требования об уходе Каддафи. Для начала операции у западных держав не было по-настоящему серьезных побудительных мотивов (версию о «захвате ливийской нефти» оставим малограмотным или демагогам, пусть посмотрят, захватили ли американцы иракскую нефть или же в Ираке удобно расположились наряду с прочими, предвкушая огромные прибыли, российские нефтяные компании). Союзники по коалиции мало что могли выиграть от свержения Каддафи, который не особенно им мешал (в отличие, например, от Саддама Хусейна). Ливия – тот случай, когда правительства начинают войну не столько ради решения насущных проблем, достижения позитивных целей с их точки зрения, сколько из опасения потерять лицо. Так было, например, в случае начала Первой мировой войны.
http://www.intertrends.ru/twenty-fifth/012.htm
